В юности мечтаешь о шапке-неви...

В молодости мы верим всем, но никто не верит нам; в старости все верят нам, но мы — уже никому.

Первобытный строй — Никого невозможно заставить быть рабом. Рабовладельческий строй — рабы есть, но их надо кормить, поить и заставлять работать.
Крепостное право — рабы кормят-поят себя сами, но все-таки их надо заставлять работать.
Дикий капитализм — рабы сами приходят в рабство, сами себя кормят и поят, и сами себя заставляют работать.
"Свободный мир" — рабы сами приходят в рабство, сами себя кормят и поят, и сами себя заставляют работать. Более того, они считают себя свободными и им это нравится.

Ничто так не выдаёт желание познакомиться, как отсутствие шапки в мороз.

Старость - это когда пропадает потребность уступать место женщинам.

Почему за женщин мы пьем стоя?
Во-первых, потому что лежа пить неудобно.
Во-вторых, чтобы некоторое время гордо возвышаться над ними.
В-третьих, мы пьем стоя, потому что так больше входит.
В-четвертых, мы таким образом разминаем затекшие конечности.
В-пятых, мы встаем, чтобы отряхнуть с брюк остатки салата.
В-шестых, встаем для того, чтобы лучше разглядеть всех присутствующих за столом женщин.
В-седьмых, придумали этот ритуал для того, чтобы в случае чего резко рвануть с высокого старта.
В-восьмых, мы таким образом выясняем, кто из нас остался под столом приставать к женщинам.
В-девятых, мы встаем, чтобы потом, садясь, почувствовать облегчение.
И наконец, мы поднимаемся для того, чтобы не слышать в самое ухо:
"Хватит пить! Тебе уже хватит!"
Итак, за женщин! Мужчины пьют стоя!

- Хороший дом, хорошая жена - что ещё нужно человеку, чтобы достойно встретить старость?
- Безлимитный интернет и спутниковое ТВ...

После того, как на Арбате запретили курить, местные гопники вместо вопроса "Сигаретки не найдется?" цепляют прохожих вопросом "Нет ли лишнего билетика в театр имени Вахтангова?"

Старость - это когда нагибаешься для того, чтобы завязать шнурки на ботинках, и задумываешься, что бы еще тут внизу сделать.

Лето. Муравей в лаптях, рубашке, перетянутый ремешком тащит бревно. Мимо пролетает стрекоза, ceкcапильная в мини-бикини. Муравей: Стрекоза, куда летишь?
Стрекоза: На пляж, позагораю.
Муравей: Ну, ну басенку то помним.
Осень. Муравей в кирзовых сапогах, фуфайке, кепке тащит бревно, мимо опять стрекоза в кожанном пальто, навороченная.
Муравей: Стрекоза, куда летишь?
Стрекоза: Да прохладно уж стало, полечу на Канары, отдохну, позагораю.
Муравей: Ну, ну.
Зима. Муравей в валенках, тулупчике, шапке ушанке тащит бревно. Мимо стрекоза в норковом манто, расфуфыренная.
Муравей: Стрекоза! Куда ты?
Стрекоза: В клуб, там сегодня вечер литераторов, полечу потусуюсь!
Муравей: Крылова увидишь?
Стрекоза: Ну, может и увижу!
Муравей: Так передай, что он муд@к!

Алкаш входит в бар, открывая ногой дверь, и орет:
- Вы все здесь сраные ублюдки!
Тут встает здоровый солдафон и спрашивает:
- И я тоже?
- Да, и ты тоже.
В общем, солдафон так избивает алкаша, что того увозят на скоряке.
Через месяц алкаш, очухавшись, вновь приходит в тот же бар, все так же открывает ногой дверь и кричит:
- Вы все здесь сраные ублюдки!
Вдруг он замечает того же солдафона и добавляет:
- Кроме военного!
Тут солдафон встает, направляется к нему и недовольным тоном говорит:
- Слышь, ты, я не терплю дискриминации!